ты спросила: пить? воды? я вошёл, посмотрел, улыбнулся. серый, бледный, без бороды. думаешь, ебанулся? стянуты волосы на затылке с блёстками резинкой на твоей голове имена твои забыты давно мною. забыты. спроси. не знаю, хоть у морской свинки, хоть у ширинки. ты коснулась губами одежды ткань сминая у плеч, топорщилась там в волосах твоих путался липы запах, взгляд, нежная речь тоже мне красота. не пизди! нет у меня ничего от гриппа. какие ботинки? вялая ты какая-то. слишком все у нас поступательно - для игры не подходит, для ебли - удаленно и нежелательно. можно, конечно, сказать, что это

А знаешь, здесь, давай, оставим всё, как есть. Должно же быть хоть что-то столь надёжным, Пускай и скучным, тошнотворно односложным, Зато стабильным, согревающим, как шерсть. Зачем менять на что-то, что гудит, Молотит, отрабатывая верно. Ведь что-то новое, вполне возможно, скверным Окажется. Какая в этом честь? Надёжный, пусть постылый, механизм, Не подведёт, понятен, звук стабильный. А то, что он бездвижен, не лабильный. Да что хорошего вообще в движеньи есть? Устойчивость, фундаментальность - не порок, Чтоб их стесняться, брезговать чтоб ими. "Величие" устойчивому имя, Легки ему и

- Ты меня любишь? - Люблю. - А почему тогда..? - Грустно. - Грустно? Мне тоже. - Так вкусно. - Ешь. Ещё кофе налью? - Да. Ты меня?.. - Что? - Любишь? Ешь. - Нет, не хочу - я худею. - Любишь, спросил. - Нет, жалею. - ?!.. - Я пошутила, глупыш. - Любишь? - Конечно, люблю. - Ешь тогда! - Я же худею! - На, откуси! Ну как? - Вкусно! Я прям балдею. - Так же, как я от тебя. - Дай мне ещё. - На. Ты знаешь?.. - Что? - Я тебя очень люблю. - Знаю. Ешь. - Нет, ты доедай. - Ты не будешь? - Ешь. Ты меня не забудешь? - Нет. Ты чего? - Не разлюбишь? - Кофе налей, дуралей.

Ты сказала уверенно, сильно Покачнувшись, сама не своя, И слезами умылась обильно, И была ты совсем без белья. И взлохмачены волосы мило, Возбуждённо улыбка дрожит. Как же странно, что все ты забыла, Что, считала, меж нами лежит. Ты сладка и терпка одночасно, Ты прекрасна, горда и трудна, Но, о счастье, как это прекрасно, Что со мной ты, когда ты нужна. Забываю про все и навеки В состоянии этом тону, Ты сказала, и замерли реки: "Да, твоя и в твоём я плену".

Люблю, целую, обнимаю. Спокойной ночи, сладких и красивых снов. С тобою быть всегда готов. Но ты, как будто неживая, Зависла в фикции из в формулах застывших слов. Смотрю, не удивляясь - наблюдая. Мне кажется, что... Лучше промолчу. Ты та же или, всё-таки, отчаянно другая? И я уже не тот: как видишь, на беду. Лишь удивляюсь выдержке твоей из колебаний, Средь сих бессмысленных, хоть иногда и трепетных пустот. Здесь что-то мерное во всем, вплоть, даже, до занудства И ты, как долг какой-то исполняешь с этим... блуд? Нет, без проблем. Но мне такой подход твой позволяет Уйти, не попрощавшись,

Устав от нагромождений Зауми слов и фраз Ложусь головой на колени Мурочки - сонный час. Мурочка рукою тепленькой Погладит лоб и щеку Пальцем от лба через нос К подбородку ведёт и весело скажет "ку-ку". Мурочка такая уютная, Мурочка - нежности плен. Мурочка лаской баюкает. Обмяк, не хочу перемен. Мурочка голову склонит Волосами проводит, смеясь, Защекочет. Губы уронит И "чмок", в мои губы целясь. Мурочка, тонкая талия, Обхвачу и прижмусь посильней. Милота от нее та ещё, Поделюсь милотою с ней. Мурочка синеглазая, Лёгкий смешок и вздох. Вспомнила что-то, с радостью Шепчет,

Такие тошные ведутся перетоки От крайности до крайности другой: То ненавижу вдруг тебя, а то люблю жестоко, Теряя голову, беспечность и покой. В одно мгновение проходят перемены, И нестабильность эта разрушает каждый день Одним и тем же колебанием, до бреда, С валяния в твоих ногах до "гордого" вставания с колен. Порывы эти постоянны и повсюду, Преследуют - в кровати и в строю. Умом ведь понимаю - ничего не будет. Но чувством все надеюсь и люблю Я нездоров, а, может, - вовсе спятил - К тебе то льну, то не могу терпеть. То жду, чтобы тебя хоть кто захапал, А то готов возле себя

Широкие какие-то дали слишком, До таких не добраться никогда. Лучше ступени - пускай и ограниченные, Но точно знаешь ведут куда. Лучше бы я сморщился ещё до того дня рокового, Когда открыл тебя и пропал. Стоя теперь среди леса и совсем не кайфуя, Ощущаю, что... Ощущаю, что... Ничего не ощущаю - высох. Истощен червями, ветром, потом, Солнце ещё последнее выжгло. Супом кормят и спасибо на том. Не знаю, что там не совпало, Вроде бы ничего лишнего не хотел, А лишнее, как раз и упало: Меня привалило и я чуть жив. Потрогай мои холодные руки. Не можешь? Ну, значит, на том и сошлись. Коры сосновой

Я так скучал В ночей тиши холодной предрассветной. К тебе одной За мыслью мысль цепочкой отправлял. Дошли ли до тебя? Иль по пути затихли И не добрались с грузом, где, любя, Расставил для тебя слова и вздохи, фразы, Смущённые и радостные - те, Что, где звучали, то благообразно, То пошло, то с тоскою по мечте. Скучал, тебя не видя и жалея Минут, часов унылых череду - Таких бесхозных, брошенных в аллеях На листьев пятна, на траву сухую И дальше - в воду на недвижимом пруду. Все растеклось и смазалось сумбуром. Не вижу красок и структур не различу. Скучал, скучаю - однообразья россыпь Одних и

Приятель, уезжая в Канаду, оставил собственные переводы поэзии венгерской поэтессы Шанды Пуэцоши (Будапешт) из ее цикла "Хламидиоз" (1989-1991). Просил представить общественности. Публикую. Толик прислал канадских сладостей (и не сладостей тоже)). Вкусно. Не все понятно, но все вкусно. Спасибо, Толик. Инцидент с его необъявленным визитом в Москву считаем исчерпанным. Толик выслал электронкой ещё несколько переводов стихов Шанды. Как он сказал, тех, которые ему особенно дороги. Ладно, Толик, опубликую позже. Ещё... Толик дал мне номер мобильного этой женщины - самой Шанды Пуэцоши!

Приятель, уезжая в Канаду, оставил собственные переводы поэзии венгерской поэтессы Шанды Пуэцоши (Будапешт) из ее цикла "Хламидиоз" (1989-1991). Просил представить общественности. Публикую. Толик... Толик признался, что недавно был в Москве. И не заехал! Так вот друг. Я спросил Толика, не для того ли он приезжал, чтобы разыскать свою венгерскую бомжиху Шанду Пуэцоши. Толик ничего не ответил. А я не сомневаюсь, что именно из-за нее. Не заехал. Спасибо, Толик, друг. Собирался бросить это дурацкое занятие с публикацией стихов этой странной дамочки, но подумал, что кому-то этот цикл,

Приятель, уезжая в Канаду, оставил собственные переводы поэзии венгерской поэтессы Шанды Пуэцоши (Будапешт) из ее цикла "Хламидиоз" (1989-1991). Просил представить общественности. Публикую. Спросил у Толика, откуда у него эти стихи. Он сказал, что в году 93-м или 4-м Шанда приезжала к ним в НИИ стали, они познакомились, узнали, что оба любят поэзию и венгерка дала Толику тетрадку со стихами собственного сочинения. Потом женщина как-то неожиданно исчезла, и тетрадка осталась у Толика. Я спросил, спал ли он с ней. Не с тетрадкой, с Шандой Пуэцоши. Толик ответил, что нет. Не знаю, не