Лилово-сизая громада тягловая
Такое ж серое приволокла с собой,
И душно-тяжким небо застилая,
Сухой пока держала, не давая,
Ни капли между небом и землёй.
И ветер подсушал. Взывая стоном,
Леса просили дать напиться всласть.
Густы поля озимых, без урона,
Свою затребовали подзабытой влаги часть.
Шумело всё, местами разрываясь
Надломленной и яркой полосой,
Такою острой, что в хлеба она врезалась,
И после рокотом звучало, громов бой.
На самом крае у хлебов раздолья
Стоял из кое-как прикиданных травой,
Ольхи и дуба веток захудалых
Шалаш, топорщившийся верхнею губой.
Там днём дневал, спасаясь от накала,
Июньских нескольких распаренных недель,
Студент заезжий, сторожа Михайлы,
Племянник, пустослов и любодей.
Здесь много местных дев перебывало,
Красавицы, дурнушки, то да сё.
И всем им так чего-то не хватало,
Что постоянно охали: "Ещё!"
"Ударь!" - кричали девки шаловые, -
"Ударь, ещё, сильней, не выходи!"
И ночи тихие, безгласные, сырые
Давали повод для восторженной молвы.
Но появилась здесь однажды между прочих,
Другая среди них - жена, не дочь.
И закружился с ней студент совсем преочень,
Что потерял, где день, а где и ночь...
Вода упала дико, неиствуя,
На нивы жадные от жажды, как тогда
Упал топор, и темена, лютуя,
Пробив и холостого, и другую -
Жену-изменницу, убивши без труда.
Шумит уже другим немая бесконечность -
Безветренно, свежо до дурноты.
Такое здесь случило
сь в это лето,
Что это всей не станет смыть воды.
