Минуло не так вже й багато часу перш ніж дівчині надали її форму винищувача, а ще трохи більше двох тижнів знадобилося на виготовлення індивідуального Нічірін який був доставлений особисто ковалем. До воріт храму де зараз проживала Амане прибув молодий чоловік, він носив темне чоловіче кімоно зверху якого був накинений білий хаорі, біле волосся спадало ледь нижче плеча, а також трохи закривали червону маску яку зазвичай носили ковалі. Амане вийшла на вулицю й одразу помітила дивну постать що бродила навколо храму. Побачивши дівчину коваль одразу ж стрімко попрямував у її напрямок не надто

І мармур, і Сезам, І в тиші хлюпаючі звуки І гомін твого тіла, наче грам Чи гран забутої колись між нами штуки І лишене-полише, тупе Образливе, занедбане, грайливе Воно стоїть наскрізь таке фальшиве Таке байджуже до твого життя. Йому я дав для решти копійки - Монети, стерті липкими руками Вони дешеві, як твої дзвінки До мого каяття і до твоєї драми. Якщо постукаєш відкрию і піду А ти повільно переступиш через себе. І ляжеш тут, коли дивлюсь на тебе Коли бажаю, хочу і краду. Але, спіткнулась, впала, не дійшла Лежиш, але не так, як обіцяла Така одна, така простоволоса, крижана Опала і чужа, і

Вечерний дом наполнен светом. А за окном, в траве таясь, Сверчок стирает крылья, К свету, по безразличью, не стремясь. Под светом лампы стол, диваны, В довольной дрёме кот лежит, Картины, фото в разных рамах - Налаженный счастливый быт. А вот и ты, прошла упругой Мягчайшей поступью своей - Жена, любовница, подруга И мать близняшек-дочерей ) Веселая, всегда в заботах - То здесь чуть-чуть, то там вот-вот. И не секунды, ни минуты... Стой, поцелую твой живот. Глядишь глубоким неба взглядом Больших, любимых, добрых глаз. Всегда со мной, всегда ты рядом И в доме, и в полях за садом, И в дальних и

Чиста, смела, беспечна, непорочна, Теперь она стояла, казнь ждала. Все горожане, бывшие здесь, Точно, Все знали, что красавица права. Что честью и талантами служила Короне, Франции и Богу самому. Что тот, кому она так удружила, Предал ее, ее на кон поставив и к кону. Блюдя себя и в этот миг ужасный, Читала вслух святейшие стихи, Враги ее, в стремлениях напрасных Ей предлагали отречение. Грехи... Грехи чужие ей при-совокупили И лист подложный ей на подпись подали. Она, все зная, всех их и простила И, крест поставив, нет, не удалила, А вознесла себя - туда, где нет тоски. Огонь пылал, сжигая

на берегу зелёного моря валялся опоссум, по виду совершенно мертвый - лапы, слипшаяся шерсть, стекляные глаза - все подтверждало утрату жизни бедным сумчатым. зелёная вода сначала пенным краем, а потом и сама по себе несколько раз дотронулась до остывшего тельца. - слышь, ты. эй, алё, мочало! я же знаю, что ты придуриваешься. - это русалка, лежащая рядом в ямке из мокрого песка и воды, обращалась к бездыханному зверьку. - давай, отморозился и будет. слышь? - чё те надо? - взвизгнул резко оживший зверёк. - да ничё не надо. понял? вообще ниче. просто прикольно. русалка поднялась на локтях

Лилово-сизая громада тягловая Такое ж серое приволокла с собой, И душно-тяжким небо застилая, Сухой пока держала, не давая, Ни капли между небом и землёй. И ветер подсушал. Взывая стоном, Леса просили дать напиться всласть. Густы поля озимых, без урона, Свою затребовали подзабытой влаги часть. Шумело всё, местами разрываясь Надломленной и яркой полосой, Такою острой, что в хлеба она врезалась, И после рокотом звучало, громов бой. На самом крае у хлебов раздолья Стоял из кое-как прикиданных травой, Ольхи и дуба веток захудалых Шалаш, топорщившийся верхнею губой. Там днём дневал, спасаясь от

Я шагал по земле За собою шлейф звуков таща- То ли скрежет, то ль хруст, То ли гром жестяного плаща. Я искал на развалинах мира, Оставшихся падалью здесь, Гайки, винтики, капли эфира И благости весть. Я утратил свой облик, Покрывшись налетом кислот, Отложеньями, пылью, травою И вонью болот. Я устало бреду В цифровомо утопая бреду, Для кого? Для чего? Кто я есть? И куда я иду? На вопросы ответить Хоть кто бы машине помог. Здесь остался лишь я В этом мире, один одинок. У меня только есть, Что зашитый в меня алгоритм. Он хозяин над мной, Мой мотив, мой последний арбитр. Я иду и взрываю разбитыми

Тоненькая, осторожная ступает, Крадучись, на цыпочках. Носик хорошенький в крапинках, Трепет в больших ресничках. Насмешливая до очарования, Но стоит легонько вздохнуть, И прячется сразу подальше, Как мышка пугливая. Жуть. Нет, извини, слово страшное. Брысь, "жуть", уходи! Здесь все только прекрасное, Только цветы... Иди. Но бегают в щелочке глазики, Бегают, и хохоток - Нежный такой, сладенький. Боится. Ну, ОК, ОК. Посижу, поболтаю ногами, Авось, осмелеет, придет. А она лишь стоит за дровами- Глазеет, смешится, блюдет. Руденька, милая Руденька, Прости, не хотел напугать. Как ты

я замер. энергетически истощен мир вокруг тебя по оси вращается кто виновен в этом - я или мой тон ниже на половину которого уже никто не встретится слышать, видеть, тобой жить радоваться каждому трепету секундной стрелки быть, только если с тобой - вот что теперь такое быть и сплошные эр-ки, эр-ки, твои эр-ки ты моя жажда, мой падишах, моя Венера, в кровь наваждением страх, страх, ужас, страх- если вдруг нет, если нет - то... мимо движением кончились, закончились, отыграли, все меркнут последние свободы минутки теперь не я, теперь только твой, твое каждое мое биение тебе, в радости, в муке

ты спросила: пить? воды? я вошёл, посмотрел, улыбнулся. серый, бледный, без бороды. думаешь, ебанулся? стянуты волосы на затылке с блёстками резинкой на твоей голове имена твои забыты давно мною. забыты. спроси. не знаю, хоть у морской свинки, хоть у ширинки. ты коснулась губами одежды ткань сминая у плеч, топорщилась там в волосах твоих путался липы запах, взгляд, нежная речь тоже мне красота. не пизди! нет у меня ничего от гриппа. какие ботинки? вялая ты какая-то. слишком все у нас поступательно - для игры не подходит, для ебли - удаленно и нежелательно. можно, конечно, сказать, что это

Господь учил: "Подставь другую щеку". Но ты вольна на то, что лучше для тебя. Снимать побои, - видимо, в них больше проку, - Чем грех не замечать, прощая всех, любя. Ты говорила про канон, отцев науку. Но посмотри сейчас немного под другим углом: Мы все здесь гости... Вынь с карманов руки. А гостю помнить нужно - в доме он чужом. Порядок нарушать чужого мира Не стоит - этим связан будешь с ним. Господь ведь говорил, что Божье - Богу. А кесарево оставлять старайся им. Как кто живёт - это его проблема, Отдельно каждого, пусть все решает сам. А, уж коли "христианин" дано нам

А знаешь, здесь, давай, оставим всё, как есть. Должно же быть хоть что-то столь надёжным, Пускай и скучным, тошнотворно односложным, Зато стабильным, согревающим, как шерсть. Зачем менять на что-то, что гудит, Молотит, отрабатывая верно. Ведь что-то новое, вполне возможно, скверным Окажется. Какая в этом честь? Надёжный, пусть постылый, механизм, Не подведёт, понятен, звук стабильный. А то, что он бездвижен, не лабильный. Да что хорошего вообще в движеньи есть? Устойчивость, фундаментальность - не порок, Чтоб их стесняться, брезговать чтоб ими. "Величие" устойчивому имя, Легки ему и